Ну, скажку я вам, эмигрантская проза - это особ статья. Ювелирно сделанное на потребу эмигранту произведение о пронизанном православной культурой быте купеческой семьи из достаточных, если не сказать, богатых. Все крутится вокруг церковынх праздников и установлений, все хрустит огурчиком, пердит горохом - все великопостное, все такое русское, самобытное. Самое интересное, что "Лето Господне" издано в 18-ом году прошлого века, когда в России уже на дворе была постхристианская эра, а писатель все плетет и плетет свои православные великопостные кружева. Конечно, он мастер слова. Но сюжета нет. Мысли нет. Все это как палехские шкатулки, сувенирно-лакированное, рашен-деревяшен. Но читаю с удовольствием. Глубоко запрятанное русское во мне живет и, как я неоднократно тут писала еще в прошлом своем дневнике, неизменно отзывается на звуки военного духового оркестра, на "Прощание славянки" и на хорошее описание русского быта у старых писателей. Причем у Салтыкова-Щедрина русский быт описан с отвращением, люди у него все темные, а у Шмелева - все покрыто лаком, несет из его прозы ностальгией-матушкой.
В этой связи опять позволю припомнить Александра Гениса. Попав в эмиграцию, он с таким же азартом, как Шмелев писал для русских в Париже, пишет для еврейских эмигрантом в Нью-Йорке, так же сгущает, преувеличивает, не желает анализировать, просто живописует. Видимо, потребность в палехской живописи в эмиграции велика.
Скоро так же слюняво будут описывать советский быт. И вышибать слезу из нас, не по своей воле эмигрировавших в нынешнее глобалистическое уродливое время., открытое всем ветрам.
